моим выбором. Зато сейчас моим выбором это может стать.
– Всё в порядке, – говорю я ей. – Я хочу сделать это ради тебя. Другого мне не надо.
– Но почему? Мы могли бы сбежать, или инсценировать твою смерть, или придумать что-то еще… ведь нет никакой причины, чтобы…
– Всё в порядке, – говорю я ей и улыбаюсь. И вытягиваю руку.
Она, бледная как полотно, смотрит на повисшую в воздухе между нами руку. Но не берет ее. И что-то бормочет.
– Что? – спрашиваю я.
– Смотри за дорогой! – кричит Художница, и я поворачиваю голову и успеваю увидеть свет фар, бьющий мне в глаза. Чертыхаясь, резко выворачиваю руль. Грузовик проносится мимо в нескольких дюймах от моего окна, оглушающе ревя клаксоном.
– О, черт, извини, – говорю я, оглядываясь. – Ты как?
– Притормози, – напряженно говорит Художница.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
Я убираю ногу с педали газа и торможу у ближайшего поворота. Фары освещают указатель «Живописная панорама Баббл-сити», выведенный буквами с завитушками. Я паркуюсь и выключаю двигатель. Хлипкий деревянный заборчик – это все, что отделает нас от обрыва.
Перед нами во всем своем ярком многоцветии раскинулся Баббл-сити. Я отвожу взгляд от его сияния; вместо этого смотрю на Художницу, на нежные очертания ее лица. Ее проще понять. Я пока не знаю о ней всего, но я учусь каждый день. Я знаю, как она выглядит, когда она полностью собрана и сердита. Именно так она сейчас и выглядит.
– Тебе так хочется умереть? – хриплым голосом спрашивает у меня Художница. – Ты считаешь, что этого ты и заслуживаешь? Да ради бога. Если тебе уж так хочется, я сама убью тебя.
На мгновение мне кажется, что она сейчас попросит у меня пистолет. Может, именно в этом и состоял ее план. Я бы отдала его ей.
Но вместо этого Художница вытягивает в мою сторону руку со сложенными вместе указательным и средним пальцами и отведенным назад большим пальцем, а потом очень осторожно дотрагивается кончиками пальцев до моего лба.
– Бах, – говорит она. – Ну вот. Теперь ты мертва.
– Разве?
– Да, – говорит она, и тут я чувствую это.
Бах.
Кнопка под моим пальцем. Голубая подсветка бассейна. Толпа, собирающаяся вокруг горящей машины. Кровь, впитывающаяся в обивку дивана.
Бах.
Волосы, меняющие цвет с рыжего на белый. Золотая звезда, стремительно мелькающая в темноте.
Бах.
Шарф в горошек. Рогалики в сточной канаве.
Бах.
И это хорошая смерть. Возможно, это именно то, что я заслужила, в конце концов. Я должна сделать так, чтобы все это что-то значило.
– А теперь сделай то же самое со мной, – говорит Художница.
Я хлопаю глазами. Очень неуверенно я приставляю два пальцы к ее лбу. Она закрывает глаза. Ничего не происходит.
– Почему не работает? – спрашиваю я.
– Ты не сказала «бах».
– Бах. – Я произношу это слово и чувствую, как по всей моей руке, от плеча до кончиков пальцев, проходит электрический импульс. Я буквально слышу, как он с треском входит в мозг Художницы. Она открывает глаза и говорит:
– Ну вот, теперь мы обе мертвы. Твоя работа закончена. В кого ты собираешься перевоплотиться? Я подумываю о том, чтобы стать Синди[19].
– Кто такая Синди? – спрашиваю я, испытывая определенную ревность.
– Синди или Артемизией[20], – говорит она. – Или, может, Винсентом[21]. Просто разрываюсь между разными идеями. А ты кто?
Я думаю о Попутчике и о Викинге, чьи имена так и не узнала. Я думаю о Мари и о Веласкесе, который подвез меня на своем скутере.
– Я думаю… – Это очень важное решение. – Не знаю.
– Ничего страшного, – улыбаясь, говорит Художница. – Ты не обязана понять это прямо сейчас.
– У меня для этого есть время, – неуверенно говорю я. Я не знаю, вопрос ли это.
– Да, есть, – говорит она. – Мне кажется, нам надо уехать из города.
– Все так просто? – удивляюсь я. – Неужели все так просто? И мы можем просто взять и уехать? Не ввязываясь в эту путаницу?
Она кивает.
– Ага. Думаю, все может быть просто. Если позволить.
– И мы будем счастливы?
– Не знаю. Может быть.
– И мы всегда будем вместе?
– Не знаю, – снова говорит она и на этот раз смеется.
– Но мы будем в безопасности? – не унимаюсь я. – И будем жить долго?
– Может случиться, что всего несколько дней. Или, возможно, долго. Сколько бы нам ни осталось, мы проживем это время с пользой.
– Долго не получится, – предупреждаю я ее. – Если они схватят нас. Даже если мы отключим твой маячок, мы не сможем постоянно бегать от них.
– Ты всегда переводишь все на смерть.
– Естественно, ведь все заканчивается смертью, – причитаю я. – Я и есть Смерть. Я тринадцатая карта.
Достаю карты из кармана, и они случайно разлетаются по салону машины. Я принимаюсь собирать их с пола и, поднимая каждую, протягиваю ее Художнице и пытаюсь объяснить.
– Вот это ты, понимаешь, Иерофант, а вот Влюбленные, это шестая, вот Отшельник и Верховная жрица… их тринадцать и нас тринадцать, понимаешь?
– Но здесь больше чем тринадцать карт, – хмурится Художница. Она берет их наугад и показывает мне. – Смотри, вот Башня, Дьявол, Солнце… С кем они соотносятся?
Я таращусь на них, а потом провожу ладонью по лицу.
– Не знаю. Черт, я даже не думала об этом… Ты считаешь, это еще не всё?
Она смеется тихо, задорно.
– Да. Я считаю, что все это не вписывается в твою схему. Я считаю, все гораздо сложнее. И одновременно гораздо проще.
Я пытаюсь осознать все это. Смотрю на город перед нами. Скоро поднимется солнце, и внизу не будет темного поля, усыпанного огоньками. Будет множество различных зданий, не сочетающихся друг с другом, будут трущобы, жара, небоскребы и пригороды – все это будет наползать друг на друга, и смешиваться, и бороться за жизненное